Арсенал эволюции [= Онкоген] - Андрей Морголь

— Ничего страшного — это кикиморы, — шепотом произнесла девушка. — Их, главное, не бояться. Если увидят, что мы не убегаем, — сами отстанут.

Ничего себе лесок! Даже полста метров не прошел вглубь, а уже столько живности повстречалось. Что ж там чуток дальше творится? Как недавно волчара говорил, «еще встретимся»? Ага, раскатал губу! Меня теперь сюда не то что калачом — золотом партии не заманишь.

Смех повторился, но уже в другом месте, откуда-то сбоку, а перед нами в кустах зашумели ветки. Омрачало сложившуюся обстановку еще одно немаловажное обстоятельство: на темный и без того лес начали спускаться сумерки.

— Может, если мы начнем с гордостью отступать, — они все-таки отстанут? — предположил я. — Вечереет уже.

— Давай, но только медленно, потихоньку, — согласилась Арлета.

Мы дружно принялись пятиться назад, по очереди озираясь, чтобы не навернуться в какую-нибудь яму. Попеременно с разных сторон раздавался жуткий хохот.

— Сколько их там? — спросил я.

— Три, не меньше.

— А мне почему-то представлялось, что кикиморы охотятся в одиночку.

— Все так думают. Но я за ними наблюдала. Одна кикимора нипочем не смогла бы загнать человека в трясину — надо, чтобы по бокам от жертвы бежала еще пара тварей: поддерживать направление, — объяснила охотница.

— А как они хоть выглядят?

— Как большие жабы, только ходят на двух лапах.

— Сильно большие?

— Ну, с человека… — Девушка ослабила тетиву, поправила свесившийся на лицо локон и вновь перешла в боевое положение. — Ни разу не видела, чтобы они открыто нападали на людей.

— Тогда, чего мы так их боимся? Пускай себе гогочут — неужто карательного отряда лягушек не раскромсаем?

— Да тут пару саженей осталось, потерпи.

А мы уже и вправду выходили к опушке. Нечистые, видать, почуяли, что упускают добычу, поэтому стали шерудить по кустам гораздо активнее. Когда меж деревьев стали виднеться бревна частокола, из зарослей прямо перед нашими носами с истошным воплем вылезла здоровая лягушечья голова, но тут же поймала стрелу между глаз, мигом заткнулась и отлетела в гущу.

— Трофей брать будешь? — поинтересовался я.

— Они несъедобные.

Мы вышли как раз в том месте, где днем работали дровосеки. Сейчас вокруг было безлюдно, вышки за забором тоже пустовали, а ворота закрыть никто не догадался. Называется, заходите, гости дорогие: и нечистый, и волк пушистый. Издалека, со стороны полей доносилась песня — женщины, возвращаясь с плантаций, затянули протяжный, заунывный, но удивительно красивый мотив. Солнце недавно закатилось, окрасив небо над лесом багровыми тонами. Закрывая за собой створку ворот, я заметил:

— Хорошо у вас тут, когда никто из уродов не жаждет человечины.

Арлета хмуро смотрела по сторонам.

— Странно, — наконец произнесла она, — почему никто не встречает, как обычно? Где вообще дозорные?

— Разберемся, не волнуйся, — успокоил я ее. — Ты сейчас чем думаешь заниматься?

— Надо зайцев одной женщине отнести, — Арлета слегка приподняла заплечную котомку, на которую раньше даже некогда было обратить внимание. — Она очень хорошо снимает с них шкуры — ее Велес талантом одарил.

— А потом?

— Потом в трактир. Надеюсь, у папы хорошее настроение. — Арлета провела по волосам ладонью, стряхнула налипшие комки грязи, потом глянула на меня. — Помыться нам еще надо.

— А где вы моетесь? — Я изначально скептически относился к сантехническим наворотам Прилесья, вспомнив про чудесный местный туалет.

— В бане, где ж еще! — удивилась девушка. — Я сейчас растоплю.

Уф, отлегло от души — в этом плане все вроде по-человечески. Не прогадал Радзивилл Первый, когда местный люд париться приучал.

— Замечательно! Давай тогда беги по своим делам, встретимся в трактире.

— Хорошо, — согласилась Арлета, чмокнула меня в щеку, где было почище, и побежала, довольная, к живодерке.

Интересно, а зайчатина у них вкусная? Желудок булькнул, что ему сейчас все равно, вкусная она или нет, лишь бы имелась в наличии, поэтому я сразу направился в «Волот».

Неподалеку от входа меня ждал сюрприз, представляющий собой трех нетрезвых молодых людей, в которых без труда узнавались личности из свиты Ликии. При виде моей персоны скрыть злорадных ухмылок они даже не пытались. Эх, чуял зад беду еще на собрании! Вдобавок пересеклись совсем невовремя — как раз когда после насыщенного дня тело так ломило, будто мне сделали тайский массаж, правда, не гейша, а борец сумо. Когда я подошел ближе, стало слышно, что в трактире идет неслабая гулянка — с воплями, песнями, звоном посуды и прочими атрибутами веселой жизни.

— Ну-ка гляньте, кто у нас тут? — противным голосом взвизгнул один из ожидающей троицы, весь покрытый веснушками, белобрысый и лохматый.

Паренек особо не отличался габаритами, но грудь выпятил словно невеста на выданье. Его менее хилые друзья стояли чуть поодаль и, насупившись, молчали, поэтому стало ясно, кто в этой шайке самый борзый. Хлопцы ждали явно не для того чтобы познакомиться поближе, поэтому оставались лишь два возможных варианта развития событий: либо сразу срубать главаря, а потом наезжать морально, либо попытаться вырулить ситуацию мирным путем. Шаман всегда говорил, что не стоит недооценивать противника, а чего можно ждать от этой братии — я даже не представлял. В общем, решил для начала поосторожничать. Белобрысый меж тем продолжал воодушевлять себя и сообщников речью:

— Смотрящий за порядком прибыл! Насмотрелся за порядочными барышнями, а?

— В чем дело? — изображая спокойствие, осведомился я.

Центровой обернулся к товарищам:

— Он спрашивает, в чем дело? Представляете? — Затем опять обратился ко мне: — Сегодня днем приставал к моей невесте, а вечером уже забыл, в чем дело?

— Если ты имеешь в виду сударыню Ликию, то я бы на твоем месте более внимательно следил за своей невестой.

— Ты кому это говоришь? Мне? Ты еще брату ее об этом скажи. — Бригадир указал за спину, на одного из своих дружков.

Картина складывалась такая, что, как ни крутись, без драки не обойтись. Главное — нельзя недооценивать противника!

— Что я вам — бабушка, истории на ночь рассказывать? Вы сами у Ликии спросите, как она меня домой тащила, как раздеваться заставляла, как за дверь выставила, когда мать вдруг пришла.

— Что?! — протяжно взвыл белобрысый, — Да как ты смеешь, чернь, собака безродная! Да я тебя с грязью смешаю, из которой ты выполз!

Ой, как хорошо! Еще пару таких фраз — и добро пожаловать на коня, Арсений Владимирович. А в этом состоянии я не чувствую ни боли, ни усталости.